Неточные совпадения
— Филипп на Благовещенье
Ушел, а на Казанскую
Я
сына родила.
Как писаный был Демушка!
Краса взята у солнышка,
У снегу белизна,
У маку губы алые,
Бровь черная у соболя,
У соболя сибирского,
У сокола глаза!
Весь гнев с души красавец мой
Согнал улыбкой ангельской,
Как солнышко весеннее
Сгоняет снег с полей…
Не стала я тревожиться,
Что ни велят — работаю,
Как ни бранят — молчу.
Не стану теперь описывать, что было в тот вечер у Пульхерии Александровны, как воротился к ним Разумихин, как их успокоивал, как клялся, что надо дать отдохнуть Роде в болезни, клялся, что
Родя придет непременно, будет ходить каждый день, что он очень, очень расстроен, что не надо раздражать его; как он, Разумихин, будет следить за ним, достанет ему доктора хорошего, лучшего, целый консилиум… Одним словом, с этого вечера Разумихин стал у них
сыном и братом.
Напротив, у ней у самой оказалась целая история о внезапном отъезде
сына; она со слезами рассказывала, как он приходил к ней прощаться; давала при этом знать намеками, что только ей одной известны многие весьма важные и таинственные обстоятельства и что у
Роди много весьма сильных врагов, так что ему надо даже скрываться.
И что это она пишет мне: «Люби Дуню,
Родя, а она тебя больше себя самой любит»; уж не угрызения ли совести ее самое втайне мучат, за то, что дочерью
сыну согласилась пожертвовать.
— Я ему, этой пучеглазой скотине — как его? — пьяная
рожа! «Как же вы, говорю, объявили свободу собраний, а — расстреливаете?» А он, сукин
сын, зубы скалит: «Это, говорит, для того и объявлено, чтоб удобно расстреливать!» Понимаешь? Стратонов, вот как его зовут. Жена у него — морда, корова, — грудища — вот!
Иван Акимович Самгин любил оригинальное; поэтому, когда жена
родила второго
сына, Самгин, сидя у постели роженицы, стал убеждать ее...
Осталась она после мужа лет восемнадцати, прожив с ним всего лишь около году и только что
родив ему
сына.
Родила она, однако же, Федору Павловичу двух
сыновей, Ивана и Алексея, первого в первый год брака, а второго три года спустя.
— Непременно… после дождичка в четверг. Вот коли
родишь мне
сына, тогда и еще тысячу рублей дам.
То-то вот горе, что жена детей не
рожает, а кажется, если б у него, подобно Иакову, двенадцать
сынов было, он всех бы телятиной накормил, да еще осталось бы!
— Данило! — сказала Катерина, закрыв лицо руками и рыдая, — я ли виновна в чем перед тобою? Я ли изменила тебе, мой любый муж? Чем же навела на себя гнев твой? Не верно разве служила тебе? сказала ли противное слово, когда ты ворочался навеселе с молодецкой пирушки? тебе ли не
родила чернобрового
сына?..
— Эхма, — говорила она
сыновьям и деду, — погубите вы мне человека и лошадь погубите! И как не стыдно вам,
рожи бессовестные? Али мало своего? Ох, неумное племя, жадюги, — накажет вас господь!
О друзья мои,
сыны моего сердца!
родив вас, многие имел я должности в отношении к вам, но вы мне ничем не должны; я ищу вашей дружбы и любови; если вы мне ее дадите, блажен отыду к началу жизни и не возмущуся при кончине, оставляя вас навеки, ибо поживу на памяти вашей.
Вон «варначка» Марфа Тимофеевна
родила всего одного, да и тот
сын…
А та была уж на сносях; как выгнали ее, она и
родила дочь… то есть не дочь, а
сына, именно сынишку, Володькой и окрестили.
— Из всех этих показаний ясно, во-первых, что ты напрасно запираешься в знакомстве с Тебеньковым и в укрывательстве дочери его; во-вторых, что Варвара Тебенькова действительно
родила в твоей обители, и
сын ее неизвестно куда пропал… Куда девала ты этого
сына?
— Ты думаешь — легко мне?
Родила детей, нянчила, на ноги ставила — для чего? Вот — живу кухаркой у них, сладко это мне? Привел
сын чужую бабу и променял на нее свою кровь — хорошо это? Ну?
Слова этой песни обращены были к отцу Хаджи-Мурата, и смысл песни был тот, что, когда родился Хаджи-Мурат, ханша
родила тоже своего другого
сына, Умма-Хана, и потребовала к себе в кормилицы мать Хаджи-Мурата, выкормившую старшего ее
сына, Абунунцала.
— Что ж такое, — сердито сказал Передонов, — он дерется, а разве это позволяется? Он не имел никакого права мне в
рожу заехать. Он в церковь не ходит, в обезьяну верует и
сына в ту же секту совращает. На него надо донести, он — социалист.
— Ты гляди, гляди-ко, что требуется: прежде чем за дело взяться, надо
сына родить, да вырастить, да и спросить — уважаемая кровь моя, как прикажете мне жить, что делать, чтобы вы меня не излаяли подлецом и по морде не отхлестали, научите, пожалуйста! Интересно-хорошо, а? Эх, Матвей Савельев, милый, — смешно это и мутно, а?
«Полно, варварка, проказничать со мной; я старый воробей, меня не обманешь, — сказал он, смеясь, — вставай-ка, я новые карточки привез, — и подойдя к постели и подсунув карты под подушку, он прибавил: — вот на зубок новорожденному!» — «Друг мой, Андрей Михайлыч, — говорила Софья Николавна, — ей-богу, я
родила: вот мой
сын…» На большой пуховой подушке, тоже в щегольской наволочке, под кисейным, на розовом атласе, одеяльцем в самом деле лежал новорожденный, крепкий мальчик; возле кровати стояла бабушка-повитушка, Алена Максимовна.
В это время известная нам Афросинья Андревна, от которой он менее скрывал свое беспокойство, состоявшее существенно в том, что невестка опять
родит дочь, рассказала как-то ему, что проезжая через Москву, ездила она помолиться богу к Троице, к великому угоднику Сергию, и слышала там, что какая-то одна знатная госпожа, у которой все родились дочери, дала обещание назвать первого своего ребенка, если он будет мальчик, Сергием, и что точно, через год, у нее родился
сын Сергий.
На четвертом году замужства Прасковья Ивановна, совершенно довольная и счастливая,
родила дочь, а потом через год и
сына; но дети не жили: девочка умерла на первом же году, а
сын уже трех лет.
Но исполнилась мера долготерпения божьего, и грянул гром: великолепная Александра Петровна, в цвете лет, здоровья и красоты,
родила еще
сына и умерла в десятый день после родов.
— Люди, — продолжала она, как дитя, ибо каждая Мать — сто раз дитя в душе своей, — люди — это всегда дети своих матерей, — сказала она, — ведь у каждого есть Мать, каждый чей-то
сын, даже и тебя, старик, ты знаешь это, —
родила женщина, ты можешь отказаться от бога, но от этого не откажешься и ты, старик!
Гражданка и мать, она думала о
сыне и родине: во главе людей, разрушавших город, стоял ее
сын, веселый и безжалостный красавец; еще недавно она смотрела на него с гордостью, как на драгоценный свой подарок родине, как на добрую силу, рожденную ею в помощь людям города — гнезда, где она родилась сама,
родила и выкормила его.
— Человек — я сделала для родины всё, что могла; Мать — я остаюсь со своим
сыном! Мне уже поздно
родить другого, жизнь моя никому не нужна.
Поклонимся Той, которая, неутомимо
родит нам великих! Аристотель
сын Ее, и Фирдуси, и сладкий, как мед, Саади, и Омар Хайям, подобный вину, смешанному с ядом, Искандер [Искандер — арабизированное имя Александра Македонского.] и слепой Гомер — это всё Ее дети, все они пили Ее молоко, и каждого Она ввела в мир за руку, когда они были ростом не выше тюльпана, — вся гордость мира — от Матерей!
В случае же раскаяния, обещал ее поддержать, а имеющего родиться
сына (он даже помыслить не смел, чтоб от него могла родиться дочь — "разве бабу-ягу
родите!", прибавлял он шутливо) куда следует определить.
— Перестанет!.. Не для тебя я
сына родил. У вас тут дух тяжелый… скучно, ровно в монастыре. Это вредно ребенку. А мне без него — нерадостно. Придешь домой — пусто. Не глядел бы ни на что. Не к вам же мне переселиться ради него, — не я для него, он для меня. Так-то. Сестра Анфиса приехала — присмотр за ним будет…
— Строители жизни! Гущин — подаешь ли милостыню племяшам-то? Подавай хоть по копейке в день… немало украл ты у них… Бобров! Зачем на любовницу наврал, что обокрала она тебя, и в тюрьму ее засадил? Коли надоела —
сыну бы отдал… все равно, он теперь с другой твоей шашни завел… А ты не знал? Эх, свинья толстая.! А ты, Луп, — открой опять веселый дом да и лупи там гостей, как липки… Потом тебя черти облупят, ха-ха!.. С такой благочестивой
рожей хорошо мошенником быть!.. Кого ты убил тогда, Луп?
Устроив жене пышные похороны, Игнат окрестил
сына, назвал его Фомой и, скрепя сердце, отдал его в семью крестного отца, Маякина, у которого жена незадолго пред этим тоже
родила.
— Вот погоди —
родишь ты мне
сына, — совсем другая жизнь у тебя пойдет. Это ты оттого печалишься, что заботы у тебя мало, он тебе даст заботу…
Родишь ведь
сына, а?
За девять лет супружества жена
родила ему четырех дочерей, но все они умерли. С трепетом ожидая рождения, Игнат мало горевал об их смерти — они были не нужны ему. Жену он бил уже на второй год свадьбы, бил сначала под пьяную руку и без злобы, а просто по пословице: «люби жену — как душу, тряси ее — как грушу»; но после каждых родов у него, обманутого в ожиданиях, разгоралась ненависть к жене, и он уже бил ее с наслаждением, за то, что она не
родит ему
сына.
— Наташа… ежели —
сын, ежели
сына родишь — озолочу! Что там! Прямо говорю — слугою тебе буду! Вот — как перед богом! Под ноги тебе лягу, топчи меня, как захочешь!
Прохор. Нестойко потомство Железнова, мы, Храповы, покрепче будем! Впрочем,
сын твой, Колька, хорош, разбойник! Приметливый. Как-то мы с Железновым поругались за обедом. На другой день я здороваюсь: «Здравствуй, Коля!» А он: «Пошел прочь, пьяная
рожа!» Убил. А утро было, и я еще трезвый… Что же вы тут делаете? Чай пьете? Чай только извозчики пьют, серьезные люди утоляют жажду вином… Сейчас оно явится. Портвейн, такой портвейн, что испанцы его не нюхали. Вот Наталья знает… (Идет.)
Наталья. Серьезнее
сына? Да? Зачем же ты
родила, если у тебя есть дело серьезнее? Зачем?
Неужели это та самая жена моя Варя, которая когда-то
родила мне
сына?
— Богатырь, — сказала рябая, носатая акушерка, показывая ребёнка с такой гордостью, как будто она сама
родила его. Но Пётр не видел
сына, пред ним всё заслонялось мёртвым лицом жены, с тёмными ямами на месте глаз...
«Не потому ли запрещаете вы женщине свободно
родить детей, что боитесь, как бы не родился некто опасный и враждебный вам? Не потому ли насилуется вами воля женщины, что страшен вам свободный
сын её, не связанный с вами никакими узами? Воспитывая и обучая делу жизни своих детей, вы имеете время и право ослеплять их, но боитесь, что ничей ребёнок, растущий в стороне от надзора вашего, — вырастет непримиримым вам врагом!»
— Ребёночка хочу… Как беременна-то буду, выгонят меня! Нужно мне младенца; если первый помер — другого хочу
родить, и уж не позволю отнять его, ограбить душу мою! Милости и помощи прошу я, добрый человек, помоги силой твоей, вороти мне отнятое у меня… Поверь, Христа ради, — мать я, а не блудница, не греха хочу, а
сына; не забавы — рождения!
Адам дворян не
родил, но одному
сынуЖребий был копать сад, пасть другому скотину;
Ной в ковчеге с собою спас все себе равных,
Простых земледетелей, нравами лишь славных.
— А ведь, пожалуй, ты прав,
сын скорпиона и мокрицы… У тебя есть нюх на всё подлое, да… Уж по харе этого юного жулика видно, что он добился своего… Сколько взял с них Егорка? Он — взял. Он их же поля ягода. Он взял, будь я трижды проклят. Это я устроил ему. Горько мне понимать мою глупость. Да, жизнь вся против нас, братцы мои, мерзавцы! И даже когда плюнешь в
рожу ближнего, плевок летит обратно в твои же глаза.
Сами шлют гонца другого
Вот с чем от слова до слова:
«
Родила царица в ночь
Не то
сына, не то дочь...
Идем под свежим ветерком, катерок кренится и бортом захватывает, а я ни на что внимания не обращаю, и в груди у меня слезы. В душе самые теплые чувства, а на уме какая-то гадость, будто отнимают у меня что-то самое драгоценное, самое родное. И чуть я позабудусь, сейчас в уме толкутся стихи: «А ткачиха с поварихой, с сватьей бабой Бабарихой». «
Родила царица в ночь не то
сына, не то дочь, не мышонка, не лягушку, а неведому зверюшку». Я зарыдал во сне. «Никита мой милый! Никитушка! Что с тобою делают!»
— Ведьмин
сын, не криви
рожу! Она, мать-то твоя, травила меня, оттого вот — ране времени помираю, — а ты рад!
— Что
рожу кривишь? — угрожающе воскликнул Василий, озлобляясь спокойствием
сына. — Отец говорит, а ты смеешься! Смотри, не рано ли начал вольничать-то? Не взнуздал бы я тебя…
— Рада бы не слушать, да молва, что ветер, сама в окна лезет, — отвечала Аксинья Захаровна. — Намедни без тебя кривая
рожа, Пахомиха, из Шишкина притащилась… Новины [Новина — каток крестьянского холста в три стены, то есть в 30 аршин длины.] хотела продать… И та подлюха спрашивает: «Котору кралю за купецкого-то
сына ладили?» А девицы тут сидят, при них паскуда тако слово молвила… Уж задала же я ей купецкого
сына… Вдругорядь не заглянет на двор.
Такого
сына не
рождала ты
И в недра не брала свои обратно:
Сокровища душевной красоты
Совмещены в нем были благодатно…
Он хочет и делает в себе самом только одну вещь, именно Он
рождает себя в Отце,
Сыне и Духе Св., в мудрости своего откровения; кроме этого единый, безосновный Бог не хочет в себе ничего и не имеет в себе самом совета о многом.